Про Альпы или маленький кусочек моего творчества

Вот, читайте лучше это. Что добру пропадать.
Копирайт. Настоятельно прошу не копировать.

_____________________________

Интерлакен – название говорит само за себя: город меж двух озер.  Картина не поддается описанию: в узкой долине между двумя горными массивами разлились, соединенные рекой Ааре, два небольших озерца – Тунское и Бриенцское – одни из многих в Швейцарии, а между ними протянулся перешеек, словно мост, переброшенный через них, и соединяющий две горы.  И на этом перешейке и расположился знаменитейший во всем мире курорт.

Вода озер кристально чистая, и в ее голубой глубине плавает зеркальное отражение альпийских вершин, сначала зеленовато-коричневых, поросших вперемешку хвойными и лиственными лесами, а выше – поразительно белых от покрывающего их векового снега.  Кажется, что это не озера, а пропасти, в которых, подчиняясь какому-то волшебству, растут вниз еще одни горы.  Стоит тишина, и кажется: если крикнешь, - эхо донесет твой зов до кудрявых облачков, что лениво ползут по небосводу как сонные овечки, подчиняясь воле солнца-пастуха.

Трасса, по которой я сюда ехал, вилась у подножия гор, и с одной стороны блестело Тунское озеро, а с другой – зеленели мохнатыми соснами отроги Бернских Альп.  По дороге нам предложили остановиться возле небольшой смотровой площадки, расположенной на порядочной высоте, и полюбоваться изумительным видом, который открывался на всю крохотную долину с ее двумя озерами и незадачливым городком, что застрял между землей и водной гладью.  Я стоял и не мог отвести взгляда, наслаждаясь спокойствием природы.  Справа и слева были горы, прямо подо мной – озеро, а впереди – голубое небо.  Всюду в долине теснились чьи-то домики, как и по всей Швейцарии, - здесь у городов довольно часто нет определенных границ, они расползаются вглубь долин и вползают вверх по слонам гор, не имея представления об улицах и пробках.  Швейцария – страна маленьких городов.  Только здесь есть города, население которых летом составляет сто человек, а зимой – всего два.  И при этом их нельзя назвать деревнями или поселками, поскольку все устроено по последнему слову цивилизации, однако в этом вся Швейцария – в тишине, просторе, умиротворении и спокойствии.  Жизнь течет в согласии с природой, вокруг гуляют коровки, кажется, еще чуть-чуть, и зазвучит альпийский хорн, а на травку выпрыгнет бобр из рекламы шоколада «Milka».  Жители ездят на работу в более крупные города, а то и вовсе в близлежащие Германию, Францию или Италию, а вечером возвращаются обратно домой.  Здесь это очень просто: границ нет, а страна очень маленькая.

Выйдя днем на улицу, можно подумать, будто здесь вовсе никто не живет, - так здесь тихо.  Встретить можно разве что туристов, которые приехали осмотреть местные красоты.  А смотреть действительно есть на что.  Крохотные городки блистают дивной архитектурой, росписью по штукатурке, солнечными настенными часами, остроконечными шпилями, ровными мостовыми, между небольшими камешками которых пробивается травка.  Здесь даже каждый канализационный люк может похвастаться неподражаемым рисунком.  Поражают воображение и заставляют изумляться дома фахверковой конструкции – каркас которых состоит из прямых и наклонных деревянных балок хвойных пород.  Эти балки видны снаружи, а пространство между ними заполняется глинобитным материалом, покрытым штукатуркой.  Сами балки выкрашены в красный или коричневый цвет различных оттенков, и, контрастируя с белыми стенами, придают зданиям незабываемую выразительность.  Современным архитекторам, которые поклоняются бетону, стали и стеклу, стоит брать пример с древних умельцев: фахверковые дома, будучи построенными практически из одного дерева, стоят нерушимые уже по 500 – 700 лет.  Повсюду теснятся то необычайные фонтаны с питьевой водой, каждый из которых представляет собой отдельное произведение искусства, то эркеры, выпирающие из стен зданий, словно случайные пристройки, то поражающие искусностью исполнения кованные вывески, что в прошлом служили путешественникам верными ориентирами, а теперь «лишь» украшения улиц и домов.  И все они отличаются, и ни один не похож на другого, но все одинаково изумляют своей красотой, так что, если бы захотелось запечатлеть их на снимках все, не хватило бы ни карт памяти, ни пленки.  А в озерах и реках прямо среди лодок и кораблей, ничуть их не страшась, плавают утки и лебеди, медленно и грациозно рассекая водную гладь, что полыхает огнем под весенним солнцем.  Здесь так прекрасно, что хочется просто сесть прямо на мостовую, или на пристань, свесив ноги вниз, к воде, и больше никогда не сходить с этого места.

В Интерлакене было прохладное утро.  Я стоял на стоянке возле станции TGV в ожидании автобуса, который должен был отвезти меня в горную деревушку под названием Гриндельвальд.  Мимо недавно проскользил поезд, и, задержавшись на пять минут у станции, почти бесшумно отправился далее.  На его обтекаемом корпусе блестело солнце.

В Интерлакене всего три главных улицы, которые лучами расходятся от станции Interlaken West; одна из них – пересекает реку Ааре.  Сама станция – не более чем два навеса с обеих сторон железнодорожных путей, а под навесами стоят деревянные лавочки.  Было всего восемь утра, и вдоль дороги ехала машина по уборке улиц, а владельцы магазинов, готовясь к открытию, мыли перед своими дверьми тротуары и поливали их из длинных резиновых шлангов.  Солнце начинало пригревать, а над крышами домов со всех сторон возвышались горы.

Но только приехав в Гриндельвальд, я по-настоящему ощутил себя в Альпах.  Деревушка была пустынна, как и все подобные деревушки, и располагалась на высоте немного более тысячи метров.  Когда я выходил из автобуса, от железнодорожной станции как раз отходил поезд.  Красного цвета, почти игрушечный, он круто взбирался вверх, отвозя туристов к снежным вершинам.  Над стоянкой практически нависала, окружая ее, горная гряда, острые пики которой были одними из самых высоких в Швейцарии.  Особенно величественными казались три вершины: Юнгфрау, Монк и Эйгер, их снежные шапки сверкали, словно ограненные исполинским ювелиром, а тени, что они отбрасывали, покрывали своим саваном всю деревню.  Они были похожи на трех мудрецов-великанов, что дали обет охранять этот мир во все дни его существования, и я, блуждая у их стоп, казался себе букашкой, жизнь которой не более чем миг в их молчаливом бдении.

В звенящей тишине к станции подкатил следующий поезд, и я зашел в вагон, чтобы занять свое место.  Эти поезда двигаются по трем рельсам: два рельса обычные, а между ними проложен еще один, с зубчиками.  За эти зубчики зацепляется колесо-шестеренка поезда; это колесо-то и является тянущим.  Такие меры приняты для того, чтобы поезд не соскальзывал вниз по рельсам, ведь его путь лежит круто вверх.

Не успел поезд тронуться, как вокруг уже лежит снег.  Сразу кажется, что настала зима, а поезд движется во дворец Санта Клауса.  Склоны вокруг девственно нетронуты, если не считать встречающихся время от времени зигзагообразных следов лыжников.  Местами стоят деревья, группами или поодиночке, украшенные комьями пушистого снега.  Мельком показался какой-то грызун; стремглав пересекая открытое белое пространство, он оставил за собой цепочку крохотных следов.  Их перечеркнула тень птицы, что кружила высоко в небе.  Взору открывались пологие склоны, целые снежные долины, простирающиеся от утеса к утесу, от уступа к уступу, и повсюду сквозь снег проглядывали маленькие желтые цветы эдельвейса, нежные ростки жизни в этой холодной вышине.  Где-то я прочитал, что листья этого цветка покрыты микроскопическими волосками, которые полностью поглощают ультрафиолет, способный высоко в горах сжечь нежную зелень растений.  Если разработать крем от загара на основе такого покрытия, то он будет полностью защищать кожу человека от солнечных ожогов, - вот вам и ответ на озоновые дыры.

Поезд взбирался все выше, время от времени он проходил через целые снежные туннели.  Их стены не были сплошными; по бокам железнодорожных путей стояли толстые столбы, на которых держалось перекрытие, а потому туннели действительно были снежными, ибо снег, нанесенный ветром, был сверху, на крыше туннелей, и был по бокам, едва не вваливаясь внутрь.  Сквозь него просвечивало солнце, и в туннелях царил призрачный, волшебный полумрак.

По пути мы сделали пару остановок – Грунд, Брандег, Альпиглен.  Голос в динамиках звучал на трех языках – английском, немецком и французском.  Наконец, через пол часа, мы прибыли на место – гора Кляйне Шайдекк.  Высота – немного более двух тысяч метров.  Выше идет только один-единственный маршрут – на высоту три с половиной тысячи метров, место, которое называют Top of Europe – поскольку это одна из самых больших высот в мире, на которой человек осмелился заложить камень своих строений, и на которую, однако, можно добраться, не вставая с удобного кресла теплого поезда.  Там, в окружении грозных вершин, вся покрытая снегом и льдом, сверкает серебром обсерватория – ледяной Сфинкс, страж пирамиды Юнгфрау.

Ожидая выйти в холод, я заранее тепло оделся.  Температура была немного ниже нуля, однако солнце светило так ярко, так близко, что не прошло и десяти минут, как я снял и шапку, и курточку, и остался только в тоненьком свитерке.  Можно было, впрочем, снять и его и спокойно лечь загорать на этой поднебесной крыше.

Вокруг железнодорожной станции теснилось несколько кафешек со столами под открытым небом.  Возле входов жарили немецкие сосиски, продавали пиво и глинтвейн.  Я решил пройтись по широкой дорожке, проложенной в снегу сотнями чьих-то ног.  Вокруг станции снег был грязный, однако стоило пройти каких-то сотню метров, как он стал первозданно белым.  Ноги утопали в нем, шлось тяжело, неспешно; мне казалось, что я вышел куда-то за пределы нашего мира, туда, где нет ни жизни, ни смерти, а только снег, снег и еще раз снег.  Крупнозернистый, гранулами, он был мокрый, и обувь тут же стала ним полна, а носки промокли.  Казалось, он тает, но тут же вновь словно растет из воздуха.  Это было место вечной оттепели и парадоксально холодного тепла.

Я удачно выбрал время года.  Была весна; летом здесь снега нет, он отступает выше, открывая взору пологие склоны гор, которые по такому случаю покрываются яркой зеленью травы, а зимой здесь наверняка гораздо холоднее.

Внезапно я обнаружил, что стою прямо возле двухскатной крыши какого-то деревянного сарайчика.  Крыша торчала прямо из снега, точнее только самый ее краешек – там, где над серединой строения две половинки сходятся под углом.  Я представил толщину снега под собой, - я ведь стоял прямо над крышей, - и вся эта масса к лету должна превратиться в чистейшую воду, что, журча и струясь, будет питать сотни водопадов в долине Лаутербрюннен, из тех, возле которых стоят таблички «Опасность для жизни.  Температура воды +2⁰С».

Вокруг меня высились горы, молчаливые, величавые.  Покрытые снегом, блестящие в брызгах солнца, с ледяными утесами.  Снежная тропинка становилась все расплывчатей, ее конец терялся в неизвестности.

Слева показался пологий обрыв.  Я подошел к нему, утопая по колено в снегу, и сел у самого краюшка, вытянув ноги.  Передо мной расстилалась изумительная долина в форме чаши.  Ее края справа и слева от меня поднимались вверх, к горам, а середина сверкала ослепительно райским спокойствием.  Вдали вилась черная змейка железной дороги; то тут то там, из снега росли одинокие сосны.

Я закрыл глаза.

Здесь я чувствовал себя одним на многие километры вокруг, да что там километры, одним на всей планете, во всей Вселенной.  Но это было не грустное одиночество, не тягостное, не мучительное; оно было приятным, словно ты наконец-то умер и теперь вокруг только тишина, умиротворение и благодать.  Время передумало бежать вперед, мысли прекратили свой дикий танец, весь мир замер, и все, что я ощущал, - была прохлада снега подо мной.  Я подумал, что если и стоит ради чего-то жить, то только ради таких минут.